Киевлянка Ирина ХОРОШУНОВА в дневнике 1942 года: «В назидание освобожденным народам» немцы вешают наших людей»

23 февраля 1942 года, понедельник.

16 февраля снова открыли базары. В тот же день говорили о приезде Могунии и Гитлера. Я уже окончательно безработная, нигде уже не числюсь. Магазин закрыт окончательно, и немцы его открывать не будут.

Арестована вся управа несколько дней назад. Все переходит к немцам, и тем, кто не знает языка, работы нет. Ходят тревожные слухи о том, что безработных всех будут отправлять на работы в Германию.

Нечего и говорить, что мы впали в полное уныние. Война идет, и приближение весны снова не принесло нам ничего хорошего. Никакого поворота. Наоборот, выходит, весна несет только ожесточенное наступление наших врагов. В пятницу я была последний раз в редакции Академии, где составили акт на передачу магазина. В редакции оказались хорошие люди и выдали нам за месяц переучета деньги и хлеб.

Ушла из редакции, и на этом окончились мои отношения с магазином. Он стоит с оголенными витринами, разбитыми осколками снарядов, и с розовой немецкой наклейкой о конфискации. Он стал совсем чужим, магазин, а еще несколько месяцев назад в него приходили бойцы с фронта и просили дать им «душевную книжку» перед боем почитать или перед смертью.

Да, лучше не думать.

Эпидемия сыпняка и брюшняка все усиливается. Воды нет, света нет, мыла нет.

Потеплело совсем. Еще в пятницу начало таять на солнце. И таяло дружно, словно уже настоящая весна. А в тени было все равно 20 градусов мороза. По утрам в воздухе был густой морозный туман, как зимой. И пронизывает он до костей. Так и природа, словно в сговоре с нашими врагами, все время против нас.

23 февраля, девять часов вечера.

Две новости сообщили мне сейчас. Первая — что закрывают все курсы не­мецкого языка, так как учащиеся на них якобы скрывались от трудовой повиннос­ти.

Вторая — невероятная. В газете на днях было извещение о том, что все калеки, безрукие, безногие, мужчины в возрасте свыше 45 лет, а калеки — женщины независимо от возраста, могут явиться на биржу и получить там бесплатно хлеб. И вот сегодня, сейчас сказали, что вместо хлеба их отправили на Лукьяновское кладбище, в Бабий Яр.

Поверит ли нам хоть один здравомыслящий человек, если мы об этом когда-либо расскажем? Но после 29 сентября всему можно верить.

А во вчерашней газете есть официальное сообщение по поводу трех повешенных. Это в «назидание» за подрыв немецкого строительства. Так мы живем.

25 февраля 1942 года, среда.

Газет не видела еще за вчерашний день. Все время смертельно хочется спать. Засыпаю сидя, стоя, в любых условиях. Спала днем, потом у Нюси мы проспали тяжелым сном весь вечер, а потом и всю ночь. Так размаривает холод и голод. Только бы не озвереть от этого всего, не потерять того, что называется человеческим достоинством.

Наше настоящее полно неожиданных страшных вещей. На Бессарабке два дня уже висят повешенные. Висят такие же и на Печерске. Это «в назидание освобожденным народам» немцы вешают наших людей и пишут, что за саботаж. При чем тут саботаж? Вешают наших людей за то, что они борются против немцев. Вот и все. Но нам только страшно, и больше ничего. Что можно нам, в наших условиях сделать что-либо существенное против немцев? Только измена и предательство вокруг. Так, наверное, кто-нибудь выдал тех, кто сейчас висит второй день на Бессарабке и на Печерске.

В газете снова каждый день печатается во всю ширину последней страницы приглашение добровольно ехать в Германию. Не знаю, отошел ли второй поезд с добровольцами. Но они, очевидно, есть, потому что в еще большей прогрессии, чем безработица, возрастает число голодных и нищих. Просящих больше, чем тех, кто в состоянии им подать. На всех улицах, на всех углах стоят старые и совсем молодые женщины, дети, старики. Немцы, красные, жирные, надменные проходят, словно мимо деревянных столбов, а наши люди низко опускают голову от стыда, потому что нечего дать, и невозможно видеть голодных, которым не в силах помочь. Часто в двери стучатся голодные, изможденные мужчины, вероятно, идущие из плена. Все просят есть.

Еще принесли известие, что в Харькове немцы так же, как и в Киеве, уничтожили всех евреев.

Несколько дней назад уехал Нечипор, совсем. Ему удалось с товарищами по прежней работе устроиться на селекционную станцию Веселый Подол. Это в 40 километрах от села, где сейчас Нюсины старики и сестра с детьми. Свою одну оставшуюся лошадь Нечипор отдал брату Бенедю. Товарищи Нечипора знают, что он коммунист. Но никто не выдал. И вот теперь их несколько человек уехало из Киева.

8 марта 1942 года, воскресенье.

Международный женский день у всего передового человечества, а у нас 172-й день оккупации. А позавчера вдруг целый день бушевал северный ветер, насыпал снова массу снега, и снова температура упала до 18 градусов ниже нуля. И все-таки уже весна, потому что вчера с утра снова пригрело солнце, и, хотя в тени было холодно, на солнце текли ручьи, а небо синее, весеннее.